Обстоятельная и верная история мнимого лейб-гвардии поручика Соковнина, всей его жизни и странных похождений, по документам Российского государственного военно-исторического архива писанная

Сын основателя первого публичного московского театра, сыгравший множество ролей, не поднимаясь на подмостки, продолжатель традиций авантюрного «галантного века» и предтеча «азефовщины», искусный фальсификатор и недооцененный современниками и потомками «спаситель отечества», более половины жизни проведший в стенах Шлиссельбургской крепости, – таковым предстает в глазах исследователей герой данной статьи, чья биография частично может быть воссоздана по документам РГВИА.

В декабре 1812 г., когда остатки отступающей и практически полностью уничтоженной Великой армии пересекали границу Российской империи, на Кавказскую линию проследовал адъютант министра полиции поручик лейб-гвардии Конного полка Соковнин с целью организации, согласно проекту Государственного совета, ополчения из местного населения для борьбы с французами. По крайней мере, так свидетельствовало содержание имевшегося при молодом человеке в гвардейском мундире секретного предписания на имя кавказского гражданского губернатора Я. М. Брискорна. По приезде в г. Георгиевск поручик Соковнин, не застав скончавшегося к тому времени адресата, предъявил этот документ коллежскому советнику П. К. Врангелю, исправлявшему занимаемую ранее Я. М. Брискорном должность.

П. К. Врангель, не смутившись тем обстоятельством, что народы Кавказа находились не в ведении министра полиции, препоручил лицо, представившееся его адъютантом, командующему войсками на Кавказской линии генерал-майору С. А. Портнягину. Прибывшему из Санкт-Петербурга офицеру с весьма важным поручением было оказано активное содействие со стороны как военного, так и гражданского начальства: С. А. Портнягин сопровождал его в поездке по расположенным на правом фланге линии укреплениям и издавал прокламации к горцам, призывая их поступать на российскую службу, а П. К. Врангель настоял на выдаче Соковнину из Кавказской казенной палаты 10 000 руб. для заявленных целей согласно имевшемуся у последнего предписанию министра финансов. По свидетельству генерал-лейтенанта Н. Ф. Ртищева, состоявшие в его подчинении командующий войсками на Кавказской линии и исправляющий должность кавказского гражданского губернатора не только окружили поручика Соковнина чрезмерным вниманием, превышающим положенное по чину и должности, но, более того, стремились заручиться покровительством молодого офицера, близкого к такой высокопоставленной персоне как министр полиции генерал-адъютант А. Д. Балашов.

Формирование горского ополчения в первые недели пребывания Соковнина на Кавказе шло успешно. Желание противостоять на стороне России наполеоновским войскам выразили князья – кизлярский помещик поручик Ф. А. Бекович-Черкасский и житель деревни Андреевской капитан Ибрагим Аджиев вместе с подвластными им узденями. Ногайский пристав генерал-майор Султан Менгли-Гирей был готов отправить на военную службу своих родственников: сына, племянника и одного из братьев, в то время как другой его брат склонял закубанские народы последовать их примеру.

Всеобщего энтузиазма с самого начала этого предприятия не разделяли чиновники Кавказской казенной палаты, вынужденные по требованию и. д. гражданского губернатора отпустить некоему подозрительному, на их взгляд, молодому человеку, называвшему себя адъютантом А. Д. Балашова, столь значительную сумму. По настоянию советника И. И. Кондакова (Хандакова) о подобном расходовании казенных средств был поставлен в известность министр финансов Д. А. Гурьев, чья подпись на предъявленном предписании вызвала сомнения.

Встревоженный этим донесением, Соковнин 9 января 1813 г., еще до своего отъезда с генерал-майором С. А. Портнягиным на правый фланг Кавказской линии, отправил курьера в действующую армию, где в то время находился министр полиции А. Д. Балашов. 23 января, спешно вернувшись в Георгиевск ранее С. А. Портнягина, он подал секретный рапорт исправляющему должность коменданта крепости плац-майору Булгакову. В рапорте сообщалось о данном Соковнину поручении от министра полиции перехватить конверт с предписанием Д. А. Гурьева П. К. Врангелю, «скрывающий в себе, может быть, государственное зло». Прибытие данного конверта в Георгиевск ожидалось к концу месяца. Булгаков составил соответствующее отношение губернскому почтмейстеру И. Клементьеву, при содействии которого адресованный исправляющему должность кавказского гражданского губернатора пакет из Санкт-Петербурга оказался на руках у Соковнина.

Каково же было содержание находившихся в этом пакете документов?

Министр финансов, действительно не подписывавший никаких предписаний о выдаче адъютанту А. Д. Балашова 10 000 руб. и впервые узнавший о якобы существовавшем проекте Государственного совета об организации ополчения на Северном Кавказе, уведомлял П. К. Врангеля и Кавказскую казенную палату о совершенном подлоге. Однако успешное завладение разоблачавшими авантюру Соковнина документами не спасло его положение, поскольку одновременно Д. А. Гурьев сообщил о случившемся в отдаленной губернии инциденте главнокомандующему в Санкт-Петербурге генералу от инфантерии С. К. Вязмитинову, который предписал арестовать предприимчивого фальсификатора.

Соковнин был взят под стражу 6 февраля в доме полковника И. Л. Дебу, где, по свидетельству плац-майора Булгакова, проигрывал в карты полученные им казенные деньги. По прошествии двух суток, проведенных на гауптвахте, он предстал перед следственной комиссией и совестным судом, а в середине месяца был препровожден в Санкт-Петербург.

Арестованный не мог отрицать подложности имевшихся у него предписаний министров и подорожной, однако настаивал, что почти вся сумма, отпущенная Кавказской казенной палатой, была действительно употреблена им на дело организации горского ополчения, что являлось его личной инициативой исключительно из патриотических побуждений.

Так, половину всех средств получил на экипировку местных узденей и другие сопряженные с формированием войска нужды князь Ф. А. Бекович-Черкасский, еще по 1000 руб. – князь Ибрагим Аджиев («Албуриаджиев») и Султан Менгли-Гирей, что подтверждал, следует отметить, генерал-майор С. А. Портнягин в рапортах управляющему Военным министерством князю А. И. Горчакову. 850 руб., по подсчетам Соковнина, было потрачено «на приласкание закубанского владельца князя Мисоуста» и приобретение пистолетов, что, по его словам, также происходило в присутствии командующего войсками на Кавказской линии. Немногим более полутора тысяч составляла суммарная стоимость подарков князю Магомету Атажукову и дочери ногайского пристава и издержек на отправление курьеров и эстафет. Поскольку требование возвращения полученных от Соковнина денежных средств могло повлечь за собой обострение отношений между горским населением и российской администрацией, растраченная сумма была взыскана по предписанию генерал-лейтенанта Н. Ф. Ртищева с позволивших ввести себя в заблуждение коллежского советника П. К. Врангеля и генерал-майора С. А. Портнягина, а также с членов Кавказской казенной палаты.

Перехваченный пакет из Санкт-Петербурга, как ни удивительно, был не уничтожен, а отправлен обратно в столицу, где его получил в отсутствие А. Д. Балашова управляющий Министерством полиции генерал С. К. Вязмитинов вместе с двумя письмами Соковнина и другими пересылаемыми им документами о ходе формирования ополчения на Кавказе. Признаваясь, что незаконно завладел предписаниями министра финансов, Соковнин настойчиво убеждал высокопоставленных государственных чиновников в целесообразности выделения средств для реализации составленного им лично проекта. Одно из писем заканчивалось следующими словами: «Может быть, нарочный от вашего высокопревосходительства [министра полиции] летит уже арестовать меня как преступника – без страха ожидаю его и без малейшего раскаяния умру, споспешествуя благу отечества и его монарха». Эти письма не были единственными отправленными Соковниным из Георгиевска в адрес высших должностных лиц империи: как уже упоминалось ранее, узнав о донесении Кавказской казенной палаты, в начале января он посылал курьера к А. Д. Балашову с намерением изложить министру сущность предпринятой им авантюры, а после еще дважды (до собственного ареста) писал министру финансов Д. А. Гурьеву.

Комитет министров, 21 февраля 1813 г. рассмотрев представленные С. К. Вязмитиновым и Д. А. Гурьевым документы, вопреки возможным ожиданиям Соковнина, не поддержал его инициативу, но напротив, расценил его действия как явное нарушение закона. Одно из принятых в тот день Комитетом положений было следующим: «Обо всем том довести <…> до высочайшего его императорского величества сведения с таковым при том всеподданнейшим донесением, что ежели и действительно сделано было какое-либо Соковнину поручение, о чем Комитету ничего не известно за неполучением еще главнокомандующим в Санкт-Петербурге ответа от министра полиции, то по всем вышеописанным ложным и дерзким проступкам его не только не надежен он к исполнению сего поручения, но более вреда, нежели пользы, принести может».

С. К. Вязмитинов, наведя справки об арестованном, выяснил, что служивший в лейб-гвардии Конном полку корнет Соковнин не имел никакого отношения к событиям на Кавказской линии, а у министра полиции отсутствовал адъютант с подобной фамилией. Еще в Георгиевске, уличенный в изготовлении фальшивых документов и присвоении чужого имени, молодой человек назвался состоявшим в Московском ополчении поручиком Романом Михайловичем Всеволожским (Всеволодским), а по прибытии в Санкт-Петербург, «дабы прикрыться знатностью рода», представился Романом Голицыным, сыном князя Михаила Сергеевича Голицына. Как выяснилось впоследствии из переписки с московским главнокомандующим графом Ф. В. Ростопчиным, титулованный отец, ведущий свою родословную от Гедимина, оказался фантомной личностью, очередным порождением неутомимого воображения взятого под стражу авантюриста.

Настоящую фамилию арестанта помог установить бывший в Московском ополчении надворный советник барон Шлиппенбах, опознав в нем одного из сыновей известного в г. Москве антрепренера, основателя Петровского театра англичанина Майкла Джорджа (Михаила Георгиевича) Медокса – Романа. До начала Отечественной войны Медокс-младший, несмотря на свой юный возраст, уже успел приобрести известность среди собиравшейся на городских бульварах публики как автор остроумных каламбуров и эпиграмм. Выгнанный отцом из дома «за распутство», он некоторое время служил писарем в московской полиции, а затем определился унтер-офицером в один из армейских полков, участвовавших в войне со Швецией 1808–1809 гг., откуда впоследствии совершил побег.

В июне 1812 г. Роман Михайлович Медокс поступил добровольцем в формировавшийся в г. Дмитрове 2-й пехотный полк и, как сообщал граф Ф. В. Ростопчин, во время пребывания полка в Тарутине скрылся, похитив 2000 руб. у князя Н. А. Касаткина-Ростовского, заступившего незадолго до этого на место шефа полка князя И. С. Одоевского ввиду болезни последнего. Еще ранее из донесения Тамбовской казенной палаты выяснилось, что, следуя на Кавказ, назвавшийся адъютантом министра полиции бывший волонтер Московского ополчения незаконно получал деньги на прогоны по изготовленным им фальшивым документам.

С 3 июля 1813 г. Роман Михайлович Медокс находился в заключении в Шлиссельбургской крепости. Спустя 13 лет в списках секретных арестантов он все еще значился под фамилией «Соковнин». В ноябре 1826 г. Р. М. Медокс был препровожден в Петропавловскую крепость, где размещен в Никольской куртине в особом арестантском каземате № 1. Здесь 18 февраля следующего года он составил два прошения о помиловании: первое – на имя императора Николая I и второе, адресованное, как позднее утверждалось в некоторых биографиях Р. М. Медокса, главному начальнику 3-го отделения Собственной е. и. в. канцелярии генерал-адъютанту А. Х. Бенкендорфу. Однако упоминаемый в тексте документа титул вызывает сомнения в правильности идентификации личности адресата. Возможно предположить, что таковым в действительности являлся граф П. А. Толстой, управляющий Главным штабом его императорского величества.

Прошение на высочайшее имя предваряет эпиграф на французском языке – цитата из сочинений Антуана Леонара Тома, призывающая помнить, что каждый день жизни является частью истории. Характерный для Р. М. Медокса стиль письма отличается витиеватостью, чрезмерным пафосом и обилием выразительных средств:

«Буквы – сухие знаки – слабо изображают: капля крови на острие убийцы пред глазами волнует душу сильнее описания бед вселенной. Кто бы не двигнулся, если бы бумага, подобно зеркалу, представила четырнадцатилетнее томление юноши внутрь мрака стен шлиссельбургских?

Сей лист – в хладном, темном гробе с жарчайшим чувством, со слезами исчертанный – отличите, государь, меж груд тех писем, коими осыпают Вас как кумира счастия и снизойдите к слабостям человечества». Обращаясь к императору, как к «подобию Бога на земле», Р. М. Медокс называл себя «виновником целой цепи преступлений, но не злодейств», демонстрировал раскаяние и просил «даровать его жизнью».

«Я весь обвит муками, как Лаокоон змеями», – писал он в тот же день, предположительно, графу П. А. Толстому, выражая вместе с тем желание после освобождения поступить на дипломатическую службу и уверяя, что вся его дальнейшая жизнь «будет примером исправления».

Ко второму прошению прилагались «исповедь» Р. М. Медокса и краткая записка о предпринятой им попытке составить кавказско-горское ополчение в 1812 г. Рассматривая эти документы в качестве исторических источников, не следует недооценивать важность внутренней критики: отнюдь не все факты, приводимые автором, могут соответствовать действительности. Так, Р. М. Медокс сообщал, что еще до поездки на Кавказ, состоя в Московском ополчении, исправлял должность полкового адъютанта 6-го казачьего пехотного полка, шефом которого якобы являлся князь И. С. Одоевский, а командиром – князь Н. А. Касаткин-Ростовский. Впоследствии Р. М. Медокс был «волонтером при графе Платове», и именно близкое взаимодействие с находившимися в подчинении этого генерала казачьими частями, ранее бывшими на Кавказской линии, вдохновило его на предпринятую авантюру. О незаконном присвоении 2000 руб. Р. М. Медокс не упоминал, но утверждал, что аналогичную сумму ему прислал отец для определения в действительную службу. Внезапно потеряв расположение своего «благодетеля», князя Н. А. Касаткина-Ростовского, молодой человек отправился в Санкт-Петербург, где ему, по собственным словам, представилась возможность определиться подпоручиком в Свиту его императорского величества. Однако эта перспектива не показалась Р. М. Медоксу привлекательной. «Мне хотелось быть партизаном, – писал он, – дабы безумолкно карать французов и на каждом шагу в объятиях смерти венчаться славою. Для сего думал я назваться чужим именем с присовокуплением чина, но меня многие знали в Главной армии. Кто поверит, что я ночь не спал, рассуждая, каким бы средством обезобразить свое лицо? Я когда-то слышал, что это делают порохом, но не умел».

Объясняя мотивацию своих действий, Р. М. Медокс отмечает собственное английское происхождение, обусловившее неприязненное отношение к Наполеону, а также свойственное ему в юности «романтическое воображение», которое в совокупности с пристрастием к чтению заставило его проникнуться «духом гомеровых героев». После кровопролитных сражений под Москвой и пожара в оккупированном французскими войсками городе он ощутил в себе «какое-то презрение и к жизни, и к смерти», но вместе с тем и «силы сделать более возможного в строю».

Преисполненный благородными амбициями молодой человек за время пребывания в столице «прошалил» почти все имевшиеся в его распоряжении 2000 руб., после чего, по его мнению, у него не оставалось иного выхода из затруднительного положения, кроме реализации задуманного плана. Поддельные документы были изготовлены им самостоятельно, а конногвардейское обмундирование приобретено на вырученные от продажи имевшихся у него вещей деньги. Не полностью расплатившись с портным, Р. М. Медокс покинул Санкт-Петербург и отправился на Кавказ, откуда далее намеревался проследовать в Черниговскую губернию для организации пешего ополчения из стародубских старообрядцев.

На Кавказской линии самозванный «поручик Соковнин» планировал составить конное ополчение из казаков, а также сотню из представителей местной знати, которые, будучи отправленными в соединенные армии, «служили бы заложниками к обузданию их сродников». Формирование «лейб-Кавказско-горской сотни» в конце 1812 г., когда военные действия уже не велись в пределах Российской империи, представлялось ему своевременным, так как при применении в границах государства «чуждые вспомогательные войска не помогают, а грабят и по возможности завоевывают». По словам Р. М. Медокса, вместо запланированной сотни ему почти удалось составить целое ополчение из северокавказских горцев численностью до 20 000 конницы, но этому помешали его разоблачение и арест.

Следует отметить, что данная инициатива Р. М. Медокса, реализовывавшаяся не сообразующимися с законом методами, получила в историографии далеко не однозначную оценку. Так, известный военный историк генерал от кавалерии В. А. Потто в своем фундаментальном труде по истории Кавказской войны писал: «Остается пожалеть, что горцы были распущены: есть основание думать, что появление их на европейском театре войны могло бы значительно повлиять на ход военных действий и, с другой стороны, внести много новых вопросов в область военной науки и кавалерийского дела. Быть может также, что это обстоятельство повело бы к сближению горцев с русскими и имело бы влияние на весь последующий ход и события кавказской войны…» (см. Потто В. А. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. СПб., 1887. Т. 1: От древнейших времен до Ермолова. С. 721–727). Вопрос о целесообразности формирования конного ополчения или каких-либо гвардейских подразделений из коренных народов Кавказа неоднократно поднимался в Российской империи еще с середины XVIII в., однако практическое воплощение этой идеи последовало уже в период правления Николая I.

Каким же образом сложилась дальнейшая судьба Романа Михайловича Медокса?

В марте 1827 г. он, согласно высочайшему повелению, был препровожден на жительство в г. Вятку, откуда в декабре того же года совершил побег, несмотря на осуществлявшийся за ним полицейский надзор. По сведениям 3-го отделения Собственной е. и. в. канцелярии, при нем, предположительно, имелись документы на имя вятского мещанина Александра Мотанцова.

29 марта 1828 г. начальник Главного штаба е. и. в. граф И. И. Дибич получил рапорт из г. Екатеринодара от флигель-адъютанта В. А. Перовского о задержании Ейским земским начальством подозрительного лица, не имевшего при себе паспорта. При допросе задержанный представился титулярным советником Власовым, служившим в канцелярии статс-секретаря П. А. Кикина, а ныне направляющимся на Кавказские минеральные воды. Рассмотрев аттестат, якобы выданный Власову при выходе в отставку, В. А. Перовский обнаружил на нем подделанную подпись и фальшивую гербовую печать, после чего Р. М. Медоксу пришлось признаться в очередном совершенном им подлоге.

«Если б я мог показать Вам свою душу и все свои семейственные обстоятельства, то Вы, смею сказать, взалкали удовольствием спасти меня», – писал он разоблачившему его В. А. Перовскому. По объяснению Р. М. Медокса, тайно уехать из г. Вятки его побудило полученное известие о смертельной болезни матери, находившейся в то время в г. Москве. Екатерина Яковлевна Штольц (в замужестве Медокс) скончалась 30 сентября 1827 г., так и не увидев сына, о помиловании которого она просила годом ранее. Р. М. Медокс утверждал, что по прибытии в г. Москву остановился у знакомого – коллежского советника Г. Я. Яковлева, которого якобы ввел в заблуждение, сообщив, что «всемилостивейше прощен и совершенно свободен». Однако представляется сомнительным, что Г. Я. Яковлев, служивший следственным приставом в московской полиции, мог пребывать в неведении относительно ведущихся поисков скрывшегося из-под надзора органов правопорядка бывшего арестанта Петропавловской крепости.

«Я думал ехать в Санкт-Петербург с повинною головой, – убеждал Р. М. Медокс В. А. Перовского, – но рассудил, что то почтется не искренним поступком, а вынужденным по невозможности укрываться, и потому, решившись повременить, выехал из Москвы и с тех пор, т. е. с половины прошлого декабря по сие время, жил в Туле, Воронеже, Черкасске и прочих местах, на сем пути лежащих». Назвавшись титулярным советником Власовым, Р. М. Медокс действительно планировал провести теплое время года на водах, поскольку нуждался, по его собственным словам, в поправлении расстроившегося после многолетнего заключения здоровья. Рассматривалась им также возможность визита к брату, майору Тифлисского пехотного полка, бывшему, по утверждению Р. М. Медокса, комендантом Главной квартиры в занятом российскими войсками г. Тавризе.

Из г. Екатеринодара задержанный был отправлен в г. Ставрополь, к командующему войсками на Кавказской линии генерал-лейтенанту Г. А. Эммануэлю. Еще до отъезда он составил очередное прошение на имя императора о позволении «жить безвыездно» в принадлежавшем его семье селе Притыкине Каширского уезда Тульской губернии, выражая вместе с тем надежду когда-либо поступить на гражданскую службу в Москве или Санкт-Петербурге.

В апреле 1828 г., согласно высочайшему повелению, Р. М. Медокс был определен рядовым в Отдельный Сибирский корпус, где по-прежнему должен был состоять под строжайшим надзором. Однако ему вновь удалось совершить побег из-под конвоя и изготовить поддельные документы на имя коллежского регистратора Павла Сошина, якобы уволенного в полугодовой отпуск. Находясь в г. Одессе, в мае и июле 1828 г. Р. М. Медокс еще дважды отправлял «дерзкие» письма непосредственно Николаю I с просьбами о помиловании. После повторного задержания он был препровожден в г. Омск, где предстал перед военным судом. После временного содержания под караулом и принесения присяги на верность подданства Р. М. Медокс был определен в Сибирский линейный № 13 батальон, дислоцировавшийся в г. Иркутске.

Известный историк и бытописатель Сибири Э. И. Стогов, пребывавший в этом городе в начале 1830-х гг., оставил следующие воспоминания о Р. М. Медоксе: «…о нем везде много говорили, но, странное дело, из многого не рисовалось ничего ясного, рельефного – все рассказы с какими-то недомолвками. Что бы ни говорили о Медоксе, непременно слышишь: говорят, будто бы, вероятно, должно быть и проч. Положительного – ничего. Говорили, что он член европейского тайного общества, что неизвестно от кого, но от разных лиц получает деньги и довольно часто, Медокс ли он – и это не верно, что он был флигель-адъютантом в 1812 году, даже из бумаги, по которой он прислан, ничего заключить нельзя. Помню, первый раз я встретил его у путейского офицера. Медокс лет 35-ти, небольшого, даже малого-среднего роста [согласно имеющемуся в делах РГВИА описанию, рост Р. М. Медокса составлял около 173 см – прим. автора статьи], с редкими напереди волосами – светлыми, но с сильным рыжим оттенком, выбрит чисто, лицо продолговато, бело – как у рыжих, правильно, глаза необыкновенно подвижны, сложен крепко и правильно, голос тих, при начале речи заикался порядочно. Заметно, ни с кем не начинал говорить сам, но отвечал коротко и обдуманно, поведения неукоризненного. Одет всегда в сюртуке, часто горохового цвета, всегда очень опрятен. Что особенно обращало внимание, то это щегольское белье – очень тонко, необыкновенно бело, видно – это была любимая его статья костюма. Медокс держал себя прилично, но я не помню, чтобы он сам подходил к кому-нибудь. Первое впечатление у меня было – это кровный англичанин!». В беседе Р. М. Медокс мог упоминать о своих знакомствах с различными высокопоставленными лицами в Санкт-Петербурге и за границей, охотно демонстрировать приобретенные за время пребывания на Кавказе обширные познания о данном регионе, однако, говоря о себе, избегал откровенности. «О чем ни спросите, у него всегда готова ширма, за которую он ловко спрячется, рассказывая не то, что вам хочется знать, – писал Э. И. Стогов. – В деньгах никогда не нуждался Медокс, он получал по почте; раз я сам видел повестку на 700 рублей. От кого деньги – никогда никто не знал» (см. Стогов Э. И. Роман Медокс (по поводу его рассказа об ополчении горцев в 1812 г.) // Русская старина. 1880. Т. 28. № 8. С. 791–793).

Впоследствии Э. И. Стогов, поступивший в Отдельный корпус жандармов, неожиданно встретил Р. М. Медокса в Санкт-Петербурге – у графа А. Х. Бенкендорфа, в приемной которого тот держался, «как дома». Имевший возможность во время заключения в Шлиссельбургской крепости и последующего пребывания в г. Вятке составить близкое знакомство со многими выдающимися деятелями декабристского движения, обладавший специфическим жизненным опытом, соответствующими способностями и личностными качествами, желавший заслужить всемилостивейшее прощение и зарекомендовать себя на службе империи, Р. М. Медокс мог являться хорошим кандидатом на роль агента-провокатора в среде отбывающих ссылку в Сибири участников ликвидированных после восстания 1825 г. тайных обществ. Однако нельзя исключать, что знаменитый авантюрист и в данном случае действовал по собственной инициативе. Известно, что Р. М. Медокс, выступая в качестве домашнего учителя, пытался сблизиться с семьей иркутского городничего А. Н. Муравьева, ранее состоявшего в «Союзе спасения» и «Союзе благоденствия», посещал Петровский Завод, где в то время пребывали на каторге декабристы, и якобы раскрыл зреющий среди них антиправительственный заговор, вновь прибегая к фальсификации документов. Уволенный от военной службы в 1833 г. и вернувшийся в г. Москву, Р. М. Медокс активно занимался разоблачением заведомо не существовавшего тайного общества «Союз великого дела», получая при этом казенные средства, а также не упустив дополнительной возможности улучшить свое материальное положение при помощи выгодного брака. Будучи не в состоянии подтвердить свои доносы доказательствами и опасаясь последствий предпринятой им попытки ввести в заблуждение 3-е отделение Собственной е. и. в. канцелярии, в апреле 1834 г. Р. М. Медокс сумел скрыться из города, несмотря на установленное за ним секретное наблюдение. Спустя три месяца он был арестован и препровожден в Санкт-Петербург, где его вновь ожидало заключение в Шлиссельбургской крепости, продлившееся на этот раз 22 года, до восшествия на престол Александра II.

Последние годы жизни Р. М. Медокс провел в имении своего брата, Павла Михайловича, в Каширском уезде Тульской губернии. Скончался там же 5 (по другим данным – 22) декабря 1859 г. и был похоронен в селе Поповка рядом с могилой отца, основателя первого публичного московского театра.

Благодаря столь нетривиальной биографии, походящей на авантюрно-приключенческий роман, а также личностным особенностям Р. М. Медокс неоднократно удостаивался сравнения с такими историческими и литературными персонажами как Джакомо Казанова, гоголевский Хлестаков или английский милорд Георг – герой некогда популярной в России лубочной книги за авторством Матвея Комарова. Однако сам Роман Михайлович, рассказывая о своей поездке на Кавказ в 1812 г., предпочитал ассоциировать себя с национальным героем Кузьмой Мининым или спасавшей свою родину Орлеанской девой, несправедливо осужденной и реабилитированной впоследствии.

В 1870–80-х гг. племянник Р. М. Медокса, Константин Павлович, осуществил ряд публикаций в журналах «Русский архив» и «Русская старина», посвященных своему знаменитому родственнику. Руководствуясь стремлением создать положительный образ «благородного авантюриста» в памяти соотечественников и их потомков, К. П. Медокс писал о нем как о человеке «чрезвычайно энергичном, остром, очень умном, сильно развитом, прекрасно образованном и чрезвычайно даровитом», отмечал его обширные познания в истории, математике, естественных науках, художественный талант, владение многими языками: латинским, греческим, немецким, французским, английским и др. При этом данную характеристику не следует рассматривать исключительно как субъективную и предвзятую, поскольку она не содержит существенных противоречий со сведениями из других источников, нейтральных по своему происхождению (как, например, переписка графа Ф. В. Ростопчина и С. К. Вязмитинова за 1813 г.). Однако не все сведения, сообщаемые племянником, находят документальное подтверждение. Вызывает серьезные сомнения его ничем не обоснованное утверждение, что Р. М. Медокс, живя в Сибири, занимался геологическими исследованиями и преподавательской деятельностью в Омском кадетском корпусе. Впоследствии эта информация со ссылкой на журнальную статью приводилась в «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона» и, заимствованная оттуда, в настоящее время нередко воспроизводится в многочисленных сетевых публикациях.

На страницах насыщенной событиями истории жизни Р. М. Медокса все еще имеются «белые пятна». Невозможно даже точно установить год его рождения: так, К. П. Медокс утверждал, что самый известный из братьев его отца появился на свет 18 июля 1789 г., в то время как из признаний самого Романа Михайловича следует, что в 1812 г. его возраст составлял всего лишь 17 лет.

Не существует ни одного достоверного изображения Р. М. Медокса. О его внешности сейчас можно составить представление лишь по словесным описаниям, сохранившимся в архивных документах, и воспоминаниям современников. В начале 1930-х гг., работая над иллюстрациями к книге С. Я. Штрайха «Русский Казанова: Роман Медокс среди декабристов», художник Н. П. Полянский предположил, как мог бы выглядеть главный герой, и использовал выполненный им портрет в оформлении издания. В настоящее время в сети Интернет за изображения Р. М. Медокса нередко выдаются портреты других лиц: как правило, русского писателя Н. Ф. Павлова (1803–1864 гг.) или немецкого ученого-агронома А. Д. Тэера (1752–1828 гг.).

Документы о Романе Михайловиче Медоксе хранятся в целом ряде российских архивов как федерального, так и регионального уровня (Государственном архиве Российской Федерации, Российском государственном историческом архиве, Государственном архиве Ставропольского края, Центральном государственном архиве Кировской области и др.). Имеются они и в Российском государственном военно-историческом архиве – в составе фондов № 1 «Канцелярия Военного министерства», № 36 «Канцелярия дежурного генерала Главного штаба е. и. в.», № 846 «Военно-ученый архив» и № 13454 «Штаб войск на Кавказской линии и в Черномории».

В качестве иллюстраций к данной статье публикуются цифровые копии автографов Р. М. Медокса:

1) Прошение императору Николаю I о помиловании, написанное в Петропавловской (Санкт-Петербургской) крепости 18 февраля 1827 г. На первом листе документа – резолюция управляющего Главным штабом е. и. в. графа П. А. Толстого об отправлении Р. М. Медокса в один из предложенных ему на выбор губернских городов под надзор губернатора и выполненная карандашом помета о дозволенном свидании с братом, отставным корнетом Павлом Михайловичем. (РГВИА. Ф. 36. Оп. 5. Д. 60. Л. 1–2 об.).

2) Прошение о помиловании, датируемое тем же числом и адресованное, предположительно, управляющему Главным штабом е. и. в. генерал-адъютанту графу П. А. Толстому. (Там же. Л. 3–4).

3) Прилагавшаяся ко второму прошению «исповедь» Романа Михайловича Медокса (собственный заголовок документа – «Моя исповедь с ответами на сделанные мне вопросы». Там же. Л. 5–6 об.).

4) «Краткая записка» Р. М. Медокса о составлении им кавказско-горского ополчения в 1812 г., также являвшаяся приложением к вышеуказанному прошению (собственный заголовок документа – «Краткая записка моего предприятия составить кавказско-горское ополчение против французов». Там же. Л. 7–9 об.). Текст подлинника не идентичен приведенному в публикации, предпринятой самим же Р. М. Медоксом в 1859 г. (см. Медокс Р. М. Краткая записка о моем предприятии составить кавказско-горское ополчение в 1812 году // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1859. Кн. 1. Отд. 5. С. 83–88), и воспроизведенному 20 лет спустя К. П. Медоксом на страницах журнала «Русская старина» (см. Медокс Р. М. Мое предприятие составить кавказско-горское ополчение в 1812 году // Русская старина. 1879. Т. 26. № 12. С. 709–713). При сопоставлении двух существующих вариантов текста «краткой записки» можно обнаружить, как Р. М. Медокс впоследствии приписывал себе чин корнета, в котором якобы состоял в 1812 г. и который до сих пор в некоторых публикациях ошибочно упоминается рядом с его фамилией.

Источники и литература:

Входящие дела по Особенной канцелярии военного министра. 1813 г.: <…> любопытная переписка по делу Соковнина, назвавшегося адъютантом министра полиции и прибывшего на Кавказ с целью формировать ополчение из горцев // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 496. Л. 409–413 об., 422–562 об.

Дело о всемилостивейшем освобождении из крепости Романа Медокса и об отправлении его в Вятку под надзор полиции, 4 марта 1827 г.–21 авг. 1829 г. // РГВИА. Ф. 36. Оп. 5. Д. 60.

Дело о разных лицах, содержащихся в Шлиссельбургской крепости, 8 апр. 1826 г.–7 марта 1827 г. // РГВИА. Ф. 36. Оп. 4. Д. 178.

[Переписка главнокомандующего в Москве и главноуправляющего по гражданской части генерала от инфантерии графа Ростопчина Ф. В. с главнокомандующим в Санкт-Петербурге генералом от инфантерии Вязмитиновым С. К. о выяснении личности арестанта, выдававшего себя за сына князя Голицына М. С., 16 апр.–2 июня 1813 г.] // РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3574. Ч. 3. Л. 41–47 об.

Переписка и. д. георгиевского коменданта плац-майора Булгакова с командующим войсками на Кавказской линии генерал-майором Портнягиным С. А. и следственной комиссией, учрежденной по делу неизвестного лица [Медокса Р. М.], выдававшего себя за адъютанта министра полиции поручика лейб-гвардии Конного полка Соковнина (Саковнина), об обстоятельствах его пребывания на Кавказе и оказанном ему содействии в незаконном завладении пакетом с документами, адресованном и. д. кавказского гражданского губернатора коллежскому советнику Врангелю П. К., [9–12] февр. 1813 г. // РГВИА. Ф. 13454. Оп. 14. Д. 81. Заверенные копии.

Рапорты [и. д.] кавказского гражданского губернатора коллежского советника Врангеля П. К. главнокомандующему войсками на Кавказской линии, в Грузии, Имеретии и Дагестане, главноуправляющему гражданской частью в Астраханской и Кавказской губерниях и в Грузии генерал-лейтенанту Ртищеву Н. Ф. о пребывании на Кавказе лица, выдававшего себя за адъютанта министра полиции поручика лейб-гвардии Конного полка Саковнина (Соковнина) и получившего 10 тыс. руб. на формирование эскадрона из горского населения, с приложением документов следственной комиссии, совестного суда и др. (заверенные копии), 5–13 февр. 1813 г. // РГВИА. Ф. 13454. Оп. 12. Д. 30. Л. 2–13.

Айрапетян Р. Патриотическая авантюра // Вокруг света. 2012. № 9. С. 130–137.

Громова Е. Б. «Сюжет для авантюрного романа». О формировании на Ставрополье горского ополчения для участия в Отечественной войне 1812 года // Сельское Ставрополье. 2010. № 4–5. С. 76–78.

Зиссерман А. Л. Самозванец Медокс. 1812 г. // Русская старина. 1882. Т. 35. № 9. С. 620–624.

Малышкин С. А. 2-й пехотный полк Московского ополчения // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы: материалы XIX Международной научной конференции, 7–9 сентября 2015 г. Бородино, 2016. С. 191–196.

Медокс К. П. Происхождение русских дворян Медоксов // Русский архив. 1886. Кн. 3. № 10. С. 262–265.

Медокс К. П. Р. М. Медокс // Русская старина. 1880. Т. 29. № 9. С. 221–222.

Медокс Р. М. Краткая записка о моем предприятии составить кавказско-горское ополчение в 1812 году // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1859. Кн. 1. Отд. 5. С. 83–88.

Медокс Р. М. Мое предприятие составить кавказско-горское ополчение в 1812 году // Русская старина. 1879. № 12. С. 709–713.

Нерсисян М. Г. Отечественная война 1812 года и народы Кавказа. Ереван, 1965. 416 с.

Орлов А. А. «Спаситель отечества» Роман Медокс – узник двух императоров // Вопросы истории. 2002. № 12. С. 145–148.

Орлов А. А. «Теперь я вижу англичан вблизи…»: Британия и британцы в представлениях россиян о мире и о себе (вторая половина XVIII – первая половина XIX вв.). Очерки. М., 2008. 368 с.

Потто В. А. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. СПб., 1887. Т. 1: От древнейших времен до Ермолова. 738 с.

Стогов Э. И. Роман Медокс (по поводу его рассказа об ополчении горцев в 1812 г.) // Русская старина. 1880. Т. 28. № 8. С. 791–793.

Тихомиров С. А. «Нетипичный» человек из эпохи Отечественной войны 1812 года (опыт междисциплинарного прочтения «новой биографической истории») // Человек. Культура. Образование. 2015. № 3 (17). С. 62–89.

[Трефолев Л. Н.] Самозванец Медокс (для истории русского театра) // Русский архив. 1886. Кн. 2. № 6. С. 157–160.

Штрайх С. Я. Роман Медокс. Похождения русского авантюриста XIX века. М., 2000. 285 с.

Штрайх С. Я. Русский Казанова: Роман Медокс среди декабристов. М., 1932. 46 с.